Родился я в феврале 1942 года в деревне Волково Оленинского района Калининской области – примерно в 60 км юго-западнее города Ржева. Наш район находился под оккупацией с октября 1941 года по март 1943 года. Немецкие самолеты не только бомбили, но и преследовали каждого человека пулеметным дождем. После очередного налета мать завернула меня в одеяло и побежала в окопы, что находились в конце города. Немецкий летчик начал охоту за матерью. К счастью, все обошлось.

Когда мне было шесть лет, мы с ребятами жгли костер на берегу небольшой речушки. Рядом – картофельное поле. Подкопав палкой картошку, мы закапывали ее в золу, а потом запеченную с удовольствием ели.

Однажды десятилетний брат одного из наших приятелей сказал, чтобы мы убрались за бугор, так как он бросит в костер какой-то взрыватель. Просидев минут пятнадцать и не дождавшись взрыва, мы вылезли из укрытия. Костер погас, я наклонился и стал раздувать угли. Тут-то и рвануло! Все лицо залила кровь. Ребята сказали, чтобы я шел домой и про взрыв ничего не говорил, а сказал, будто споткнулся, упал на колючую проволоку.

Но бабушка все поняла и побежала за отцом. Отец на фронте был шофером, служил в санитарной автороте. Дома у нас имелись бинты, вата, пинцет, пузырек со спиртом, другие медикаменты, поэтому необходимые хирургические манипуляции с моим лицом проводил отец. Все зажило, зарубцевалось, правда, небольшие шрамы видны до сей поры.

В 1949 году я пошел в первый класс. Школа находилась в селе Городок в трех километрах пути через колхозные поля и лес. Почти до самых холодов ходили босиком. Сидели в классе на скамейках за деревянными столами по три человека. Меня посадили с девочкой Надей. Да так удачно посадили, что в апреле прошлого года мы отметили 60-летие совместной жизни.

В километре от школы в лесу находился склад артиллерийских снарядов. И старшеклассники решили устроить салют. После уроков мы сворачивали на просеку, ведущую к складу. Нас, малышей, заставляли собирать бересту, сухие еловые ветки и нести на поляну для костра. А старшие ребята прикатывали артиллерийский снаряд, затаскивали на кучу хвороста. Утром по дороге в школу заходили на поляну, поджигали костер и шли на занятия.

Взрыв происходил обычно во время урока. И так было каждый день, пока однажды, придя на поляну, мы не увидели деревянный столб, забитый в землю. На столб была прибита фанера с надписью, что за каждый взорванный снаряд – штраф 100 рублей. Постояли, посмотрели и ушли. Больше сюда не возвращались. В начале 50-х годов приехали саперы, и все лето уничтожали боеприпасы.

И мы летом тоже как бы им помогали. Втроем, три друга, в окрестных лесах занимались сбором цветного металлолома, в основном, меди: искали оружейные патроны, гильзы от снарядов. Этот «цветмет» сдавали за деньги в сельский магазин. В лесах оставались брошенное стрелковое оружие, пушки, минометы.

Однажды мой друг Виталий Кожемякин принес домой взрыватель от артиллерийского снаряда, решил проверить, сработает ли он. Закрепил головку от снаряда и, прикрывшись массивной деревянной дверью, начал бить обухом топора по взрывателю. Когда раздался взрыв, нога друга оказалась по другую сторону двери. Утром, никому ничего не сказав, хромая, пришел в школу, правда, в медпункт все-таки заглянул. Сейчас Виталий живет в Москве, мы перезваниваемся.

В пятом классе родители послали меня пасти лошадей. В колхозе пастуха не было, поэтому пасли табун по очереди, по домам. Когда я пришел на смену, фронтовик дядя Вася сказал: «Поддерживай огонь в костре – лошади прижимаются ближе к дыму, спасаясь от комаров. А если придут волки, вот тебе карабин – стреляй!» С оружием мы были знакомы с малых лет.

В 1956 году в середине июня мне выдали свидетельство об окончании семилетки. По дороге домой я наковырял палкой в лесу пару горстей пороха – было такое место – потом искупался в речке. Чтобы согреться и обсушиться, развел костер. И надо же такому случиться, что в карман с порохом залетела искра! Хлопок – и я прыгаю в реку…

Домой пришел мокрый, пола нового пиджака болтается, правый бок от ожога – красный. Зато со свидетельством об окончании 7-го класса.

Через год я поступил в мореходку на судоводительское отделение. Началась другая жизнь.

Валерий Киреев